Дети немилости - Страница 150

150

В другую сторону — будущее. Но не разглядеть его в белой дымке: скоро истаивает любопытное «Я», некому разглядывать. Один только маятник идет своим ходом, посреди бесконечности, заключая в себе бесконечность.

В неуловимой точке настоящего возвращаются разум и чувства. Приходят видения, картины суетной жизни в замкнутом, смешном, конечном мирке. Но маятник не останавливается. Своим ходом идет он, пропадает недолгая память. Только смутная маята остается где-то в закоулках сознания, но и само оно вскоре испаряется, как сухой лед, чтобы возвратиться очищенным конденсатом.

Раз, два…

Лонсирем, Маг Выси, открыл глаза.

Чувствовал он себя прескверно. Все тело было как ватное, вдобавок его ужасно мутило. Тошнота шла как бы не от желудка, а от мозга. Лонсирем едва удерживался в сознании. Мысли в голове составлялись только короткие и глупые — наподобие «где я?», «да что же это такое?..» и «когда это кончится?!»

Открыв глаза, Лонсирем напрягся от страха: ему показалось, что он ослеп. Вокруг был только ровный сумрак, непрозрачный, но и непохожий на тьму ночи. Так люди видят сквозь сомкнутые веки — один лишь свет, силу света.

Неожиданно страх помог. Тошнота и оцепенение отступили, Лонсирем смог мыслить яснее. «Проклятые рескидди, — немедля подумал он. — У меня бред. Я отравился. Не иначе алензой вместе с тем дымом. Что они курили? И где я?» С последним вопросом сумрак словно бы отворился — зрение вернулось. Лонсирем сел, превозмогая головокружение, и огляделся.

Он лежал на полу в небольшой комнате. Обстановка казалась смутно знакомой, хотя Лонсирем готов был поклясться, что никогда в таких комнатах не бывал. Родители его были хоть и состоятельные люди, но по натуре аскеты, у самого Лонсирема больших денег никогда не водилось, а за те несколько раз, когда он входил к сильным мира, он успел повидать рабочие кабинеты и залы совещаний — никак не личные апартаменты.

Помаявшись, поерошив волосы и повздыхав, Лонсирем встал. Комната немедленно поплыла вокруг него, мага зашатало, и он вцепился в спинку огромного как диван кресла в восточном духе. Кресло стояло у резного комода, а над комодом висело широкое зеркало в золоченой, гипнотически красивой оправе. Лонсирем с усилием сфокусировал взгляд и некоторое время смотрел на себя — небритого, разлохмаченного, с опухшим лицом и безумными глазами.

Комнату он узнал. Но предпочел убедить себя, что это не так.

Едучи в вагоне первого класса, он от скуки листал путеводители по Ожерелью песков; среди них попадались и буклеты роскошных отелей. Эту комнату он видел на снимке. Она показалась ему одновременно роскошной и уютной, и Лонсирем подумал тогда, что хотел бы располагать такой…

— Где я? — вслух сказал маг — и вздрогнул от звука собственного голоса.

Только теперь он осознал, что вокруг царит мертвая тишина.

«Заклятия звукоостановки, — подсказала пробуждающаяся память. — Демпфер в центр, по окружности элементы Андау, сколько можешь, и крест-накрест тройчатка, лучше два-прим. В хороших отелях звукоостановку пишут постоянно, а не только по большим праздникам». Лонсирем довольно улыбнулся.

Но тут же возникли другие вопросы: как он попал в хороший отель? Что это за отель? И сколько прошло времени? «Я в Рескидде, — сказал себе Лонсирем, ища успокоения в несомненном. — Я сильно поиздержался. Среди ночи я забрел в кабак и там надышался чем-то. Потом пошел гулять по улицам и заблудился. Я зашел в магазин сувениров, чтобы спросить дорогу. Там была странная женщина. Она начала нести какую-то чушь. А потом… потом я ничего не помню. Должно быть, я потерял сознание. Что случилось? Теперь я в богатом доме. Кто-то выручил меня? Какой-то богатый человек? Зашел в магазин толстухи и решил помочь мне? Но почему? Может быть, этот человек — аллендорец? Похоже на то. Потому-то я и в гостинице… Но что это за аллендорец? Зачем ему заботиться о незнакомце? Может, это какой-то мой знакомый? Но… нет у меня таких знакомых. И почему же я на полу-то лежал?»

Внезапно пришла другая догадка. Сердце Лонси ёкнуло.

Тени.

На вокзале его заменили фальшивкой, секретным агентом, принявшим его облик. Но навряд ли его упускали из виду. Даже в кабаке к нему подсел странный сердобольный шулер — не тень ли? Что же, теперь он в руках теней?

— Ох, — сказал Лонси.

Слова «в руках теней» вызывали в воображении совсем другие картины: тайные убежища, мрачные подвалы, конспиративные квартиры. Если тени сочли нужным доставить его в такое превосходное жилище, вряд ли они намерены причинить ему зло. «Наверно, я еще могу быть полезен, — подумал Лонси. — От меня требуется что-то еще. Ох… хорошо, если так. Но со мной уже один раз поступили нечестно. Надо будет потребовать каких-то гарантий. Гарантий? У теней? Бедная моя голова. Что же делать?»

Размышляя, Лонсирем прошел к огромной, во всю стену, темной шторе и несильным рывком сдвинул ее.

Он ждал увидеть за окном улицу или сад. Море ночных огней или нежность рассвета, блистание ясного дня, грозовой сумрак или алый закат…

С диким криком Лонсирем отшатнулся от Окна и, валясь с ног, кинулся к противоположной стене. Он споткнулся о журнальный столик, сшиб его, упал и пополз по ковру на четвереньках. В единый миг он насквозь промок от пота. Конечности тряслись. Во рту ощущался вкус желчи.

Окно усмехнулось.

Окно смотрело ему в спину.

Лонсирем бросился к двери. Он уже взялся за ручку, когда страшная догадка оледенила его: а если дверь тоже выходит Туда?

Окно дышало и тянулось к нему, сизое, лютое.

150