Андро Улентари… Я много размышлял о его судьбе, пытаясь понять его. Двести лет назад Эрдрейари писал о другом человеке, но строки обретали новое звучание:
Шепотком, вокруг да около
Ходит ветер злых вестей.
Слышно, выкормили сокола
В змеином гнезде.
И остался птицей в сердце он,
Только под землей
Обернулись перья серые
Стальной чешуей.
Откупайся красным золотом,
Головы поднять не смей,
Как покажется над городом
Крылатый змей…
Если же подозревать худшее, и все это — заговор, убийство, назревавшая смута — с самого начала было замыслом Андро Улентари, то повторить схему низложенный князь не сумеет: слишком узнаваемо и слишком опасно. Пусть моя власть над шестым сословием кажется зыбкой, о власти Эррет такого не скажешь.
Эррет говорила, что среди теней Кайсен превратился в легенду при жизни, даже в пословицы вошел. От одной из них я не мог отделаться: «Дедушка не зол, дедушка суров. Когда дедушка очень суров, многие умирают».
…Ивиль следовала за ним как истинная тень — немо, неотрывно. Кайсен, казалось, не обращал на нее внимания, но то, что Тени Востока он дозволил ждать себя у дверей императора, свидетельствовало о многом. «Девочка влюблена», — шепнула мне Эррет с полуулыбкой. Я поначалу удивился, а потом вспомнил, что дом Улентари этим славится: что далеко ходить — родной дядюшка Андро в возрасте шестидесяти пяти лет женился на горячо любившей его юной особе.
— Не думал, — сказал господин Кайсен, — что есть причина, способная собрать вместе Теней сторон света, кроме восшествия на престол нового императора и начала войны.
— И вы правы, — ответил я. — Вы прекрасно знаете, о чем речь, господин Кайсен.
«Речь о войне, — подумал я, — которая не должна начаться».
— Мы готовы служить, государь. — Старец сложил пальцы на трости.
Я помедлил. Мелькнула мысль: надо приказать Кайсену убрать агентов Западного луча из Лациат. Я запретил Эрдрейари хозяйничать там, и если Великая Тень начнет дразнить генерала своей властью, очередной схватки не миновать. Полезно знать, что думают каманары, но спокойствие внутри империи мне дороже. Последствия столкновения двух столь могущественных людей непредсказуемы.
— Я хочу знать о настроениях в Аллендоре и о том, что намерена делать Лириния, — сказал я. — Потом распоряжусь относительно вашей работы.
Кайсен поклонился.
— Ждите в саду, — велел я. — Я буду через минуту.
Отец говаривал, что государь во время исполнения своих обязанностей не должен видеть разницы между главой княжеского дома и последним уличным шпиком: для императора, олицетворяющего высшую справедливость, все его подданные равны. Я мог звать к себе кого угодно, просто личная приемная моя не годилась для широких совещаний. Но официальная Данакеста была большим, чем главная резиденция дома Данари, она была священной твердыней для всей уаррской аристократии, и присутствие в этих чертогах даже одного господина Кайсена смертельно оскорбляло князей. Не то чтобы я разделял чувства напыщенных стариков; в конце концов, если говорить о достоинстве крови, Андро Улентари на многих из них имел право смотреть свысока. Но выказывать благорасположение шестому сословию в ущерб первому я не имел права.
Я сложил в ящик отцовские письма, запер секретер и на минуту остановился перед деревянным глобусом. Провел кончиками пальцев по лакированному скользкому боку. Тяжелое тело глобуса повернулось, чуть скрипнув.
Уарра…
Даже в модели ее пространства казались бескрайними. От Меренгеа, от берегов ледяного океана на севере до огненных степей Нийяри на юге; в прошлом году южная граница империи переместилась вниз по карте до самого Хораннета, и должно быть, через пару поколений мы выйдем к горячим водам Экваториального моря. Еще раньше княжество Рейи на Западе перестало быть пограничным: за ним простирался уаррский Чаарикам. Рудная сокровищница Нийярских гор истощилась за столетия добычи, теперь империя получила бесценные кладези Лациат. Огромные Восточные острова, едва ли не пятая часть имперской территории, за два века неразрывно слились с доминионом; князья еще лелеяли память о самовластии, но сердца пахарей обратились к Данакесте. Я убедился в этом, когда в Хоране имел дело с восточными корпусами.
У Аллендора есть поводы для опасений.
Но нас разделяют высочайшие горы мира, непроходимые льды и мертвые пространства пустынь. Географическое положение Аллендора не дает ему расти вширь по суше — королевство уже подступило к берегам Зеленого океана на западе, рвется в Лациаты на востоке, а на юге граничит с Ожерельем песков. В отличие от Уарры, у Аллендора нет непокорных провинций и мятежных князей. Несколько лет назад, до того, как умы заняло высшее лето, газеты писали, что правительство Аллендора готовится колонизировать берег огромного безлюдного материка за Зеленым океаном.
Лучше бы они, право, занялись этим материком.
Поверхность глобуса чуть золотилась. На нем не обозначили городов и стран, но я и во сне мог бы прочертить на земной поверхности границу Уарры. Вот она, моя Бездна, которой я готов добровольно, с улыбкой отдать все силы, душу и кровь и даже покинуть ее навсегда, если это будет для нее благом… Разве она не прекрасна?
Я улыбнулся, смахнул пылинку с земной оси и вышел из комнаты.
Эррет по самой природе своей не могла разделять сословные предрассудки. Насколько я понимал, с Данвой она находилась в отношениях почти дружеских. Узкая тропинка вела к приречному саду, теснясь меж благоуханных стен можжевельника и вьющихся роз; проходя по ней, я услыхал обрывок беседы — разумеется, не случайно, высшие тени не могли не почувствовать мое приближение. Нетрудно было догадаться, почему им потребовался такой свидетель, и, входя под оплетенную розами арку, я улыбался.