Дети немилости - Страница 157

157

«Я принял игру в самом разгаре, — думал Лонсирем-будущий. — Мерау не имеет понятия о том, что такое Королевство Выси. Таян ничтожен как государство, по сути, он вовсе не государство. Но высший год — это не только, даже не столько народы, сколько личности. Воин Выси наделен необыкновенной личной силой. Его задача — убийство Господина Бездны, и он близок к тому, чтобы ее осуществить. Когда Итаяс убьет императора Морэгтаи, лето закончится».

«Да, — заключил Лонси, вернувшись в единственное число, — пожалуй, что Лириния с Мерау опоздали. Ничего у них не выйдет. Высший год уже перевалил за середину. Что ж, я обещал подумать над их предложением — и я над ним действительно подумал». Ему стало смешно и любопытно. Теперь-то с ним ничего не могут сделать — разве что попытаются уговорить. Но он видит их насквозь и никаких добрых чувств к ним не питает, так что затея их успехом не кончится.

Потом Лонсирема заняли другие мысли. Пришлось даже снова умножить себя. Хлопотная это была должность — Великий маг… Лонси-бывший думал о родителях и склонялся к мысли вовсе остаться для них мертвым. Да, они очень хотели его уважать, и теперь у них имелся преогромный повод для уважения; но сам Лонси не сыскивал в себе уважения к ним. Они предали его так же, как Лириния, но Лириния хотя бы преследовала свои цели, а они прогневались просто из-за того, что он не помещался в их картину мира. Они никогда его не любили.

Лонсирем-будущий думал о теперешней Бездне — и о вечной Бездне. Где-то на оборотной стороне мира высилась другая Башня, обитал другой Великий. Что он думал, Лаанга, имя которого Лонси-бывший не смел произнести даже мысленно? Чего хотел? Он тоже играл — и что это была за игра? На этом витке цикла его ждал проигрыш. Желал ли Маг Бездны приблизить его или отдалить? Наслаждался игрой или пренебрегал ею?..

«Интересно, как поживает Итаяс», — подумал Лонси-теперешний. Узнать было нетрудно. Веление мысли — и зеркало потемнело: в Рескидде едва разгорался рассвет.

Горец дремал, вытянувшись на низком диване. Маг по-прежнему не мог прочесть его мысли, но и без этого видел достаточно. Таянец походил на дикого зверя: с виду расслабленный и ко всему безразличный, он готов был в любое мгновение уйти с места в рывок и разорвать чье-то горло… Итаяс отсчитывал последние минуты ожидания. Скоро должен был донестись шум паровика.

И внезапно — Лонси окатило морозцем, мурашки побежали по спине — закрытое отворилось, свиток развернулся на всю длину; Демон Высокогорья открыл глаза, и Маг Выси ясно, словно то были не мысли, а произнесенные слова, услышал:

— Я не стану его убивать.

С этим решением возвратилось спокойствие духа. Итаяс сел и потянулся, разгоняя сон. «Скоро придут гвардейцы», — подумал он.

Наступающий день решал тысячи тысяч судеб. Считанные часы определяли события целых эпох. Многое должно было начаться, многое — прийти к завершению. Хотя будущее для Итаяса выглядело иначе, нежели для тех, кому доступно лишь рассчитывать и предполагать, все же знание не делало пророка бесстрастным созерцателем. Место мучительной неопределенности занимало мучительное ожидание. Итаяс хорошо ориентировался в видимом времени, но подобно тому, как воспоминания о событиях — не то же, что сами события, от них отличается и предвидение.

Ночная прохлада уходила. Влага, которую оставил вечерний дождь, поднималась туманом. Светлая дымка затягивала горизонт. Окно в доме рескидди было шире, чем ворота на таянском подворье, а стекло, необычайно ровное и прозрачное, для непристального взгляда словно бы исчезало. Утренний ветер тревожил листву.

Горец прошел от стены к стене полупустой комнаты, касаясь стекла кончиками пальцев. Заклятие, написанное уаррской женщиной-тенью, не ослабело. Оно чувствовалось как тончайшая прослойка напряженного воздуха, игольчатый сквознячок. Рот Итаяса изогнулся в улыбке. Даже если бы каким-то образом сейчас ему открылась возможность сбежать, он не воспользовался бы ею. Он явился в Рескидду не за тем, чтобы бесцельно блуждать по ее улицам.

И все же решение свое изменил.

Сквозь внешние стены дома не доносилось ни звука, и не видно было отсюда паровика, в спешке примчавшегося к дверям, но с нижнего этажа послышались отголоски шума. Итаяс прислонился спиной к стеклу. Пусть император приказал теням обращаться с ним почтительно, гвардейцы не слышали этого приказа. С них станется заломить таянцу руки и оглоушить парой боевых заклятий, а это определенно лишнее.

Император…

В который раз внутреннему взору — память ли, предвидение ли — предстало лицо повелителя Уарры: спокойное от усталости, расчерченное бледно горящими линиями магических знаков. Император Морэгтаи был молод, немногим старше самого Итаяса; бремя власти, сравнимой с властью не каманара даже, а старейшины, утомляло его. Итаяс хорошо знал, как и при каких обстоятельствах убьет императора. Годы и даже месяцы назад событие это любому показалось бы невероятным, да и сейчас, за несколько часов до него, безоружный пленник не представлял никакой опасности. Итаяс усмехнулся. Все силы магии были бессильны перед его даром, горцы давно поняли это — и нарекли его Демоном, а не так давно это поняли и уаррские тени… Действий императора Итаяс действительно не предвидел. Но чем больше ответственности лежит на человеке, тем предсказуемей его поступки. Зная, что решат и что предпримут спутники Морэгтаи, нетрудно было предположить, что сделает он.

«Я недооценил его», — подумал Итаяс. Он полагал, что навел на теней достаточно страху, чтобы император поверил в его дар и устрашился. Довольно долго горец дразнил его, рассчитывая увидеть этот страх. Но даже наблюдая за исполнением пророчеств, Морэгтаи не испытывал робости — и не боялся смерти.

157