«Структура сознания, — сказал будущий Лонсирем, такой хладнокровный и мудрый, что теперешний не на шутку его испугался. — Она перестроилась. Верней, ее перестроили. Можно вернуться к прежней структуре, но будет лучше, если ты привыкнешь сейчас, в самом начале».
Теперешний Лонсирем тяжко вздохнул.
И все же часть прежнего в нем была жива; холодный взгляд настоящего Воина Выси воскресил полустершуюся из памяти картину. Безжалостная Рескидда: трущобы близ вокзала, на задворках роскошного города, ветхий дом под снос, больная горянка, похожая на уаррского живого мертвеца… Маятник послушно пошел назад. Лонси увидел залитый светом вокзал, скамьи для ожидающих поезда, чужую удостоверяющую тетрадь и печальный, недобрый взгляд Неле.
Совещание у Лиринии.
Атомники над авиаполем.
Атомники над холмами Хаскараи.
Флегматичная серая кобыла и свадебный камень… маятник дошел до начала событий и пропал.
Тихонько, в полкогтя, заскребли на душе кошки.
«А что мне оставалось делать? — жалобно сказал Лонси сам себе. — Я бы просто умер там с ней. И не было бы меня сейчас». Потом он подумал, что горянка-то настоящая Госпожа Выси, а стало быть, не могла умереть так просто. События высшего года — это схема заклятия. Когда пишешь звукоостановку, нельзя положить демпфер после тройчатки. Так и Госпожа Выси не умрет до наступления зимы. «Жива она, — подумал маг со смесью облегчения и раздражения: столько волнений пришлось испытать из-за дуры. — Я ничего плохого не сделал».
Он обернулся к зеркалу и пожелал увидеть Юцинеле.
…сила противодействия оказалась так велика, что Лонсирема ощутимо втиснуло в спинку кресла, а не будь этой спинки — швырнуло бы по комнате. Он задохнулся и отчаянно заморгал: на сетчатке не гасли цветные пятна. В зеркале, доселе таком послушном, при мысли о таянке встала стена нестерпимо яркого пламени — отрицающего, отвергающего, отталкивающего.
«Не дальше! — сказало пламя. — Здесь я ставлю тебе преграду».
Нечеловеческой силы воли Итаяса достало только на то, чтобы не до самого дна открыть душу чужому взгляду. Воля же пламени, казалось, могла уничтожить дерзнувшего смотреть.
— Что это? — прошептал Лонси.
И подумал, что не хочет знать. Достаточно того, что оно забрало себе девчонку. Она не умрет, пока не завершится высшая осень, а это большой срок; так что и вовсе нет ему до нее дела.
Лонсирем в сердцах пожелал ее больше не видеть.
Зеркало исполнило его желание странным образом; маг даже заподозрил, что насмешливая бесконечность на миг вспомнила о нем и ради потехи подбросила это пренелепое видение. Вместо светлоглазой горянки и огненного сияния Магу Выси внезапно предстал государственный суперманипулятор Аллендора — взмыленный и с перекошенной рожей.
«…вы видите сразу двух государственных суперманипуляторов, настоящего и будущего», — вспомнил Лонси безо всякого маятника. Часть его сознания заглянула на виллу под Ройстом и удостоверилась, что Маджарт удалился от дел; он был еще жив, но совершенно не желал бороться со смертью. Его удерживала только надежда воочию увидеть Каэтана.
«Каэтан?» — растерянно подумал Лонсирем. Но мысль о прежнем Маге мгновенно его покинула, точно рыба, подцепленная ловким крючком. Лонси помнил только длинную, в десять строк, формулу на доске в университетской аудитории — а на заднем ряду в той аудитории сидел грубый потный Мерау.
Теперь Мерау предстал ему в регалиях суперманипулятора. Посреди какой-то секретной лаборатории («Аньяр, — легко узнал Лонсирем, — Талука, пригород Аньяра, один из бункеров Атомного направления. Бункер шестьсот семнадцать»), пыхтя от натуги, Мерау вычерчивал прямо в воздухе одно из заклятий Пятой магии.
Картина эта навела Лонси на размышления.
Размышления опять оказались разными одновременно; мало-помалу Лонсирем привыкал к этому трудноописуемому состоянию разума. «Сейчас», «раньше» и «потом» соединялись, словно три реки в одном русле. Прежний Лонси испытывал отвращение и ненависть к мерзкому Мерау, будущий потешался над ним, а нынешний внезапно задумался о том, как работает зеркало. Он только теперь понял, что окружающие его вещи подчиняются его воле так, будто существуют только в его воображении. Но они были реальны. Зеркало представляло собой обычный магический механизм, хотя ни о чем подобном Лонси прежде даже не слышал. Оно управлялось мыслью. Как это возможно? Неужели он действительно в состоянии использовать Пятую не задумываясь, как хорошие маги используют Первую?
— Х-ха! — сказал тем временем Мерау и завершил схему.
Поверхность стекла затрепетала, точно потревоженная водная гладь.
— Ой, — сказал Лонсирем.
Каким-то образом Мерау лез прямо в его зеркало.
Делать ему в нем было, с точки зрения Лонсирема, совершенно нечего. Он уже потянулся шлепнуть суперманипулятора по лысеющей макушке и осадить, но вмешался будущий Лонсирем. «Господин Мерау взывает к Магу Выси, — вложил он в теперешнего Лонси здравую мысль. — Прямо по университетской схеме. Лихо у него это получается. Что, если ответить?»
Прежний Лонси испугался. Он до сих пор боялся Мерау. Студенческие воспоминания смешивались с робостью перед суперманипулятором. Юный Лонси рассчитывал стать государственным магом. Когда он понял, что цель эта недостижима, что ему предстоит всю жизнь смотреть на настоящих специалистов снизу вверх, что сам он ничего не стоит — это совершенно его сломило. Теперь все стало иначе. Но то, что свершилось, было слишком огромно, чтобы спокойно и быстро осознать перемену и принять ее. Лонсирем потерялся в растянутом времени, в своих и не своих чувствах, в необъятном количестве информации, которое поставляло зеркало. Ориентироваться во всем этом было непросто.