Дети немилости - Страница 112

112

— Ну да, — сказала она.

— А у нас… то есть вообще говорят, что в Рескидде женщины воевали, — смущенно сказала таянка. — А мужчины сидели по домам.

Данирут захихикала.

— Фу, глупость! — сказала она. — Никогда женщины не бились в пешем строю. Во время битвы при Гентерефе пехота завязла в обороне, тогда генерал Джесен закричал: «Женщины идут в рукопашный!», и бойцы сразу бросились в наступление, потому что это ужасный позор. А там была сама Ликрит Железноликая, не кто-нибудь. Просто с коневодством у предков плохо было. Другие народы помельче и полегче, а мужчин-рескидди никакие лошади не выдерживают. И лес тут на юге плохой — оси колесничные ломаются. Что ж делать.

— Почему же тогда такие сказки сказывают? — все дивилась Неле. — С чего придумали?

Данирут улыбнулась.

— А это все песни, — сказала она. — Бойцы в походах слагали песни. Недостойно хвалиться собственными подвигами. Поэтому они прославляли своих любимых жен и сестер, прекрасных и непобедимых. Здорово, правда?

Удивительно, но больше всего Дани занимали странные, ни на что не похожие картинки с какими-то квадратиками.

— Расположение войск, — непонятно говорила она, — маневры, — и с головой уходила в книжку, наверняка читала мелкий текст на блеклой бумаге… Книга называлась «История войн».

А потом Юцинеле краем глаза заметила в окне паровик, в котором разъезжал Мори, и забыла обо всех великих царицах Рескидды и о войнах Рескидды, и о ее богах.

«Уаррец, — думала она, — уаррец».

В Черной Уарре людей убивают и делают ходячими мертвецами, чтобы погнать в бой. Никто там не спасет чужую жизнь просто так, и наверно, в Арсет там верят неправильно, поэтому маг Лонси и клял арсеитов. Но где-то есть другая, Золотая Уарра. Там столько чудес, что даже рескидди мечтают об этой стране, и там живет самый добрый на земле человек. Стоит увидеть его, сердце заходится в груди.

Неле не видела себя со стороны и не догадывалась, как изменилась за последние недели. Она быстро поправлялась, но не только возвратившееся здоровье сделало ее движения плавными, заставило заблестеть ее глаза. Неле ни словечком не выдавала, о ком думает. Данирут была слишком юной, чтобы понимать ее, да и занимало девочку пока только книжное знание и рисковые выходки. Проницательные священницы легко читали в сердце Неле, но не придавали происходящему значения. Удивиться они могли разве благородству молодого аристократа, а не тому, что спасенная душа, наивная как малое дитя, прилепилась к нему со всей страстью.

Юцинеле не называла свои чувства словами. Всю жизнь она привязывалась к тем, кто был добр с ней и защищал ее — к Наргиясу, Итаясу, теперь к Мори… Подумать об этом как-то иначе было бы бессмысленной дерзостью и принесло бы одно горе. Цена Неле-воину была два гроша в базарный день, а Неле-женщина успела потерять честь и вовсе не имела права жить.

При виде Мори у нее перехватывало дыхание и она не могла ни о чем думать. Поэтому о важных вещах таянка размышляла в другое время. Неле сообразила сказать так: она, Цинелия, родом из Уруви, камана, склоняющегося к Аллендору, и аллендорец взял ее в жены. Ни у нее, ни у мужа родни никакой нет. Может, и следовало придумать какую-нибудь родню, но тогда священницы попытались бы как-то уведомить этих выдуманных людей о том, что случилось, и вышло бы из этого дурное дело.

Неле позволяла себе мечтать об одном — о единственной малости, которая казалась ей огромным подарком судьбы. Ведь Мори очень богат? У него алмазы в ушах и на пальцах, роскошно одетые жены, большой паровик и множество слуг. Наверно, в Уарре у него обширные земли. Конечно, от Неле мало толку, слуги в богатых домах должны быть хорошо выучены, умны и приятны обликом, но разве не найдется в поместье работы для пары рук? Пусть самой черной работы. Пусть прислуживать той, недоброй и насмешливой, старшей его жене. Пусть уехать в Кестис Неггел, во мрак, в страну мертвецов, только бы иногда видеть его…

Юцинеле побежала по лестнице вниз, к крыльцу. Тело плохо повиновалось ей, но сердце дарило силу слабому телу. Она едва не упала, когда нога соскользнула со ступеньки, и удержалась, уцепившись за перила. «О, да кто-то пошел на поправку!» — сказал густым басом незнакомый важный врач и хохотнул в бороду. От неожиданности Неле испугалась, шарахнулась от него, ударилась плечом об угол — и замерла, успев укрыться за створкой двери.

В большой, ярко освещенной зале Мори беседовал с госпожой Эмеллат Айет, самой главной из здешних целительниц.

Он был один, на этот раз жены не сопровождали его. Он казался уставшим и озабоченным. У Неле защемило в груди. Госпожа Айет всегда глядела строго, хотя была так же светла, как и все священницы, но сейчас ее суровость ранила Неле. Мори кивнул госпоже Айет, а потом поднял глаза и увидал Неле.

— Цинелия, — сказал он так ласково, что Неле нестерпимо пожелала на самом деле быть Цинелией, чтобы истиной стали его слова. — Как ваше здоровье?

Неле несмело выбралась из-за двери, неотрывно глядя в зеленые русалочьи глаза уаррца.

— Я не устаю благодарить вас, господин Дари, — красиво сказала Неле на риеске и сама осталась собой довольна. Она нарочно назвала его по фамилии, чтобы он повторил:

— Право, милая Цинелия, меня зовут Морэгтаи.

— Госпожа Леннерау уже совсем окрепла, — сказала рескидди, улыбаясь. — Навряд ли нам удастся надолго удержать ее в наших темницах. Я рада за нее. Позвольте же вас оставить, у меня много дел.

Она ушла, а Неле все стояла, не зная, как ступить, что сказать. Она поняла, что срок ее житья в белом госпитале уже на исходе, и пора было ей встревожиться, а то и перепугаться — ведь за стенами госпиталя ждала неизвестность. Но рядом с нею стоял Мори, и одно-единственное чувство наполняло Неле, не оставляя места другим.

112